Неточные совпадения
Мне встретился маленький мальчик, такой маленький, что странно, как он мог в такой час очутиться один на улице; он, кажется, потерял
дорогу; одна баба остановилась было на минуту его выслушать, но ничего не поняла,
развела руками и пошла дальше, оставив его одного в темноте.
Развели эту игру два восточных красавца с довольно зверскими лицами, в черкесках
дорогого сукна, в золотых поясах, с кинжалами, сверкавшими крупными драгоценными камнями.
Я попросил позволения
развести маленький огонек возле того места, где мы сидели, и когда получил позволение, то, не помня себя от радости, принялся хлопотать об этом с помощью Ефрема, который в
дороге вдруг сделался моим как будто дядькой.
— А то такое, что и не знаю, что с ней делать, — продолжала Мавра,
разводя руками. — Вчера еще было меня к нему посылала, да два раза с
дороги воротила. А сегодня так уж и со мной говорить не хочет. Хоть бы ты его повидал. Я уж и отойти от нее не смею.
— Да, — промолвил он с улыбкой в голосе, — какой-нибудь профессор догматического богословия или классической филологии расставит врозь ноги,
разведет руками и скажет, склонив набок голову: «Но ведь это проявление крайнего индивидуализма!» Дело не в страшных словах, мой
дорогой мальчик, дело в том, что нет на свете ничего практичнее, чем те фантазии, о которых теперь мечтают лишь немногие.
Приедет, бывало, помпадур в предоставленный ему край и непременно что-нибудь да сделает: либо
дороги аллеями обсадит, либо пожарную трубу выпишет, либо предпишет
разводить картофель…
Погрозив, что он
разведет Парашу с мужем по ее несовершеннолетию, он отправился домой, но заехал по
дороге к священнику, который венчал Куролесовых.
Войницкий. Что томитесь? (Живо.) Ну,
дорогая моя, роскошь, будьте умницей! В ваших жилах течет русалочья кровь, будьте же русалкой! Дайте себе волю хоть раз в жизни, влюбитесь поскорее в какого-нибудь водяного по самые уши — и бултых с головой в омут, чтобы герр профессор и все мы только руками
развели!
— Действительно так, — примолвил Ильменев, — мало ли у нас своих архитекторов: и губернских, и уездных, и всяких других. Вот кабы, сударь, у нас
развели также своих мусьюв да мадамов, а то ищешь, ищешь по всей Москве — цену ломят необъятную; а что будешь делать? Народ привозный, а ведь известное дело: и товар заморской
дороже нашего.
— Buon giornо, mon cher monsieur Arbousoffff! [Добрый день, мой
дорогой господин Арбузов (ит., фр.).] — воскликнул нараспев акробат, сверкая белыми, прекрасными зубами и широко
разводя руки, точно желая обнять Арбузова. — Я только чичас окончил мой repetition [Репетицию (фр.).]. Allons donc prendre quelque chose. Пойдем что-нибудь себе немножко взять? Один рюмок коньяк? О-о, только не сломай мне руку. Пойдем на буфет.
— Ну что? Как? Давно? Вот так ты! Свободна? Хорошо! Вот видишь? Я говорил!.. Теперь у тебя опять есть
дорога! Ходи смело! — торопливо изъяснялся перед ней Коновалов, всё еще стоя у порога и не
разводя своих рук, обнявших ее шею и талию.
Тот только потупился, слова не сказал. Видят, что дело их не выгорело. Один и говорит: «Я теперь в свою волость пойду», а другой: «Мне идти некуда. Одна
дорога — бродяжья. Ну, только нам теперь вместе идти нехорошо. Прощайте, господа». Взяли котелки, всю свою амуницию, пошли назад. Отошли вверх по реке верст пяток, свой огонек
развели.
Их с проклятиями
разводят по очередным избам и проклятиями же сопровождают каждый кусок подаваемого
дорогого хлеба…
Китайцы долго одни умели
разводить шелк и никому этого искусства не показывали, а продавали за
дорогие деньги шелковые ткани.
Грязь и прежде была не высохши, а тут до того
развезло — просто кисель, не
дорога!
— Останетесь в накладе, Никита Федорыч, — с притворным участьем, покачивая головой, сказал Марко Данилыч. — За анбары тоже платить надо, гужевая перевозка
дорога теперь, поневоле цены-то надо будет повысить. А кто станет покупать
дороже базарной цены? Да еще за наличные… Не расчет, право, не расчет. Дело видимое: хоть по всей России
развезите — фунта никто не купит у вас.
Вдоль прямой
дороги, шедшей от вокзала к городу, тянулись серые каменные здания казенного вида. Перед ними, по эту сторону
дороги, было большое поле. На утоптанных бороздах валялись сухие стебли каоляна, под развесистыми ветлами чернела вокруг колодца мокрая, развороченная копытами земля. Наш обоз остановился близ колодца. Отпрягали лошадей, солдаты
разводили костры и кипятили в котелках воду. Главный врач поехал разузнавать сам, куда нам двигаться или что делать.
Было холодно. По сторонам
дороги всюду стояли биваки и горели костры, от огней кругом было еще темнее. Костров, разумеется, нельзя было
разводить, но об этом никто не думал.
Китаец, не поднимая головы, молча шел по
дороге. Офицер наскакал на него и бешено замахнулся нагайкою. Китаец что-то стал говорить,
разводил руками. Офицер помчался в сторону. Из-под копыт его лошади ветер срывал гигантские клубы желтоватой пыли.
Мифим «пошел брандером» и, идучи путем-дорогою, достиг к моей генеральше, и здесь его так
развезло, что он открылся ей, будто он православный священник, который находится под ужасным несчастьем за то, что не своею волею повенчал совсем особенную свадьбу.
Так и порешили. Получил он треть вперед, простился со всеми и выехал из владений царька. Всего четверть часа езды по железной
дороге. Выехал, поселился поблизости, купил землицы,
развел огород, садик и живет припеваючи. Ездит в сроки получать пенсион. Получит, зайдет в игорный, поставит франка два-три, иногда выиграет, иногда проиграет и едет к себе домой. Живет смирно, хорошо.